«МИРООЩУЩЕНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ РАБОТЫ У ПРАВОСЛАВНЫХ — ЭТО СТРЕМЛЕНИЕ К ТОМУ, ЧТОБЫ ДОБРЫЕ ДЕЛА НЕ СТАЛИ МОЕЙ НАДСТРОЙКОЙ, А СТАЛИ МОЕЙ ПРИРОДНОЙ ПОТРЕБНОСТЬЮ»

Интервью с игуменом ИОАСАФОМ (Перетятько), насельником Свято-Троицкого Ионинского монастыря в Киеве, координатором социальных проектов при монастыре.

— Начнем с самого общего, но и самого личного вопроса, если можно: что вас подвигло пойти в монастырь?

— Нет, это совсем не личное, в этом нет какой-то душещипательной истории, о каких снимают современные фильмы. Не было никаких «откровений». Просто Промысел Божий. Я был прихожанином Ионинского монастыря, был хорошо знаком с братией, и просто в какой-то момент понял, что Ионинский монастырь стал «моим». Поэтому, когда мне по окончании института предложили идти в послушники, я понял что это воля Божья.

— Хорошо, Промысел Божий... но ведь везде живые люди, со своими страстями, эмоциями, которые вызывают трения и т.д., это же есть везде, даже в монастыре?

— Конечно.

— А вас это не разочаровывало?

— Есть такой хороший житейский закон: чтобы в чем-то не разочароваться, нужно не очаровываться. Я стараюсь следовать этому правилу. Чтобы не разочаровываться, стараюсь принимать людей такими, какие они есть, со всеми «нюансами». В монастырь ведь идут не идеальные люди, сюда приходят спасать душу. Также понимаешь, что христианский путь — это путь уменьшения своего эго, исцеления души. Если же говорить о внутреннем расположении души, душевном комфорте — как и всем людям, мне в одном месте хорошо, в другом не очень. Так вышло, что именно Ионинский монастырь стал для меня местом, где бы я хотел остаться на всю жизнь и быть похороненным — єто мой дом. Здесь я живу, молюсь, служу Богу, также, насколько хватает дарований, служу людям: в нашем монастыре ведется активная социальная работа, есть издательство, молодежное движение. Всех дел и проектов нашего монастыря не перечислить, и за этот труд я люблю его еще больше — монастырь открыт для каждого, кто желает спастись, посвятить свою жизнь Богу. Многие эти проекты начинались, когда я еще был послушником, и именно это максимально сблизило меня с братией, я с готовностью участвовал в общественной жизни монастыря.

— То есть вы стали частью братии еще до того, как вы стали монахом?

— Именно так. Я не просто пришел в монастырь и стал со всем знакомится, но уже четко знал, куда я иду, увидев все «за» и «против», если можно так сказать, и убедившись, что «за» значительно перевешивают.

— Жизнь в разных монастырях разная, но обеты монашеские одни для всех. Как вы принимали этот новый для себя порядок жизни, несмотря на то, что вы уже знали братию, уклад жизни?

— У меня с этим было просто, так как я человек военного склада характера, служил срочную службу, и что такое устав, дисциплина, подчинение — знаю не понаслышке. Я думал, как и все молодые люди идти в военное училище...

— Не все молодые люди хотят идти военное училище.

— Я был из тех, кто хотел идти после 8 класса в Суворовское. Дисциплина и распорядок мне не были чужды. В монастыре я нашел ту же самую армию в самом лучшем и правильном ее понимании. Армию, где нужно всегда быть на страже, где царит послушание и порядок.

— Как вы занялись социальной работой в монастыре?

— Сложно говорить абсолютными категориями. Но у меня есть такое правило: если я попадаю в некую ситуацию и больше некому этим заняться, то считаю своим долгом взяться за это дело. «Если не я, то кто?» — спрашиваю я себя. И когда нужно было организовывать молодежь у нас монастыре, у меня получилось говорить с ними на их языке, мыслить их категориями. И я понял, что если получилось, то буду этим заниматься. Тем более что я не делю социальную и миссионерскую деятельность.

Почему именно с молодежью я начал работать? В этом помог мой опыт воцерковления: ведь часто мне было не с кем даже поговорить на эту тему, обсудить книгу, новый церковный опыт. Поэтому с приходом в монастырь, я начал заниматься разного рода миссионерством: издательство Ионинского листка, молодежные чаепития. Ну и потом эти две составляющие — молодежь и социальная работа — слились воедино. На сегодня это мощное молодежное волонтерское движение.

— Как это в монастыре получилось? Ведь монастырь — это закрытое общество, живущее по своим законам, и вдруг, начинает включать в себя другие, тем более молодежные организации?

— Все от наместника монастыря зависит?

— Конечно. В монастыре любая инициатива зависит от внутренней жизненной позиции наместника. Если бы отец Иона (наместник Ионинского монастыря) не поддерживал активно мою деятельность, то все было бы бессмысленно. То, что отец Иона сам горит этим, стало значительной поддержкой, благословением.

— В чем сейчас состоит социальная работа при монастыре? Что делают у вас волонтеры?

— Прежде всего, нужно сказать о понятии волонтерства. Начнем с того, что в каждом государстве есть свое определение этого. В Америке, например, волонтеры получают деньги. В переводе с французского языка, волонтер — доброволец. У нас испокон веков добровольцы — люди, готовые бесплатно помогать кому-то в их нуждах. В этом отношении наше волонтерское движение является молодежным и всеобъемлющим, в том смысле, что у нас есть практически все направления: ребята ездят в несколько детских домов, в дом престарелых, в детский дом для инвалидов, в несколько онкоцентров. Также это помощь социально незащищенным слоям населения, начиная от покупки продуктов до поиска лекарств. Причем всегда почему-то считается, что к детям в онкоцентр нужно приехать, задарить их подарками, найти деньги и все. Мы смотрим на это немного глубже. Наше волонтерство заключается в том, чтобы не просто отдариваться подарками или сбором средств, а нести свет, тепло, поддержку, уметь разделить беду, сочувствовать и проживать все. Часто именно душевная, человеческая помощь помогает человеку, будь-то ребенок или взрослый, найти правильное направление своей жизни.

— Что значит правильное направление жизни? Это христианское мировоззрение?

— Это осознание того, что все, что с нами случается, — от Бога. Это осознание проблемы и пути ее решения. Причем не на эмоциональном уровне, а на духовном.

Также еще стоит сказать об онкобольных детях. Мы организовываем паломнические поездки для них. Плюс ко всему нельзя забывать родителей. Не все дети выживают, но и не все умирают. Адаптация родителей к болезни ребенка, правильное понимание также важны. Работа с родителями порой так же важна, как и работа с детьми. Есть т.н. психология горя, которую нужно учитывать. Для этого в нашем волонтерском движении есть своя психологическая служба во главе с профессиональным психологом, есть свой интернет-ресурс, также человек, который отвечает за базу доноров.

Наши ребята также ездят в детские дома. Опять же, не просто подарками задаривают... Причем часто доходит до смешного: когда садятся чай пить, особенно после праздников, дети в один голос кричат: «Только без конфет!» Это, конечно, хорошо, что у детей так много конфет (в Киевской области желающих оказать спонсорскую помощь достаточно), жаль только, что на этом все ограничивается, ведь забота измеряется не шоколадом. Есть много проблем, в частности, что дети плохо учатся, отстают по каким-то предметам. Наши волонтеры ездят и специально занимаются с ними. Волонтерство у нас, прежде всего, состоит в том, чтобы не просто поиграть с детьми и дать им душевное тепло (хотя это тоже важно), но научить их отвечать за свои поступки, подготовить к жизни. Ни для кого не секрет, что эти дети вырастают с сознанием, что они чем-то обделены. Это действительно так и есть, но они начинают этим манипулировать, или, еще хуже, вымещать свою обиду на обществе. Они могут вырасти великолепными манипуляторами, но не приспособленными к жизни в социуме. Вернуть ребенка к самому себе, чтобы он понял, что вся жизнь зависит от него лично — именно таким воспитательным моментам мы больше всего уделяем внимания в нашей волонтерской работе.

И конечно, есть случаи воцерковления, крещения, через это ребята начинаю постигать азы духовной жизни.

— Нет ли тут манипулирования верой?

— Тут есть миссионерство самим фактом помощи. Что видит ребенок? Приезжает незаинтересованный человек, который не просто быстро привез конфеты, рассказал о Боге, и уехал, а человек, которые каждое воскресенье приезжает и с ним занимается. Эти занятия не заключаются в том, что «давай я за тебя домашнее задание сделаю», но как с родным ребенком, приходиться заставлять его самого учится, заниматься, читать или считать, и в этом ребенок и чувствует небезразличие к себе, участие. И только после этого можно сказать о Боге, сказать об ответственности за собственную жизнь. Грубо говоря, роль родителей выполняют наши волонтеры. Ребенок же видит, что человек за это ничего не получает, для него уже это является словом о Боге. Лучше любых слов проповеди будут поступки. А дети как никто это чувствуют.

— Тут получается воцерковление самим фактом помощи. Волонтер даже о Боге ничего говорить не будет, просто помогать?

— Конечно, но хотим мы или не хотим, мы все равно будем об этом говорить, ведь волонтеры — сами люди церковные, перед и после учебы — молятся. Волонтер не говорит: а ну-ка давай становись на молитву, а просто он, как христианин, перед началом всякого доброго дела молится.

— Это иносказательная проповедь?

— Конечно, это косвенная проповедь, это проповедь своим собственным примером. Волонтер может молиться перед началом занятий, но хочет или не хочет подшефный — это его дело. В праздник спрашивают: «Ребята, а кто хочет ходить с нами в храм?». И ребята начинают потихоньку тянуться. Плюс ко всему обыкновенны застолья.

— ?

— Детские дома у нас находятся в казарменном положение, в смысле все общее. Все равно дети скучают по домашней обстановке. Поэтому у нас есть традиция устраивать такие застолья, посиделки, где ребята вместе с волонтерами сами готовят, накрывают на стол. Так они привыкают ценить семейный уют, дружескую здоровую атмосферу. И когда каждый из них станет перед выбором в своей жизни, мы надеемся, что положительный опыт, полученный с волонтерами, перевесит.

Ну и в дальнейшем у нас в планах — наладить отношения и договорится с некоторыми институтами, чтобы ребята из детдома могли пойти учится в ВУЗы. Ведь не секрет, что максимум, что светит ребенку из детского дома — это ПТУ. Но в детских домах тоже есть талантливые и смышленые дети: просто им не уделяется столько внимания, сколько в семьях.

— Что значит — договорится о поступлении?

— В том смысле, что нет того, кто мог бы сориентировать их в институте после детдома. Вышли они из детдома, дали им документы на руки, и что дальше делать, ребята не знают. Во-первых это подготовка к ВУЗам, чтобы дети готовились поступать, куда они хотят, во-вторых чтобы в институте знали, что это детдомовские дети, им положены льготы. Попасть на бюджет всем сложно, поэтому нужно проследить, чтобы права этих детей не нарушались.

Вспомню еще об одном направлении нашей работы — домах престарелых и стариках вообще. Это важный момент. Раньше семьи были большие, и люди видели стариков постоянно. Сейчас стариков, и все, что «некрасиво» пытаются изгнать из мира. Если обратить внимание: на рекламах только красивые люди с гладкой кожей и шелковистыми волосами. Все кричит о том, что нужно продолжать молодость, выглядеть хорошо. Забывая о том, что все мы станем сморщенными. Самое страшное, что мир так боится смерти, что он всячески избегает говорить о старости. Поэтому стариков выживают в прямом смысле слова, их сдают в дом престарелых, потому что они мешают жить. О них вспоминают после смерти, когда остается квартира в Киеве. Вот тут наследников — хоть отбавляй, а до этого эти старики никому не нужны. Раньше это было исключениями, поэтому люди по-другому относились к жизни. Сейчас появляется много психозов, нервных заболеваний из-за того, что человек не проживает чувство старости, когда рядом с тобой живет старик — ты видишь, кем ты станешь, рано или поздно. И у каждого из нас есть долги старикам, все мы бывшие студенты, уехали из дома, где остались престарелые родители, или бабушка с дедушкой, которых мы давно не навещаем. Важно этот долг старости успеть отдать, пока мы еще молодые. Этот долг и отдают ребята волонтеры. Они проживают вместе со стариками кусочек их жизни, узнают об их жизни, их истории через их воспоминания. Это раньше в школы приглашали ветеранов, они рассказывали о своей жизни, а сейчас дети не видят стариков. В домах престарелых наши волонтеры учатся важному умению слушать.

При этом наше волонтерство очень правильное. В каком смысле? Я часто спрашиваю на наших молодежных собраниях: «кому нужны все эти волонтерские дела?» Старики и дети могут прожить и без волонтеров, да, было бы тяжелее, но прожили бы. Так зачем ездить? Развивать доброе сердце? Простите, но мы не святые, всегда одолевает лень, свои личные заботы. А суть волонтерства заключается в том, что это нужно самим волонтерам. Не облагодетельствовать детей и стариков ездят волонтеры. И интересно, те, кто к этому относится подобным образом, очень быстро выгорают как волонтеры и перестают ездить. Другие понимают, что это я учусь жить у этого старика или ребенка, а не я его учитель. Как одна девушка, побывав в онкоцентре, сказала: «я думала, что у меня проблемы, у меня все в жизни великолепно, а вот сложности у этих детей». Когда человек это понимает, он начинает по-другому относиться к своему служению, для него это как школа, как учебный центр жизни.

— Я слышал, вы проводите тренинги и семинары для волонтеров, откуда такой прогрессивный подход, если некоторые христиане считают, что психология не нужна и от лукавого?

— Я же не против, если человек считает, что он может стать волонтером без тренингов, если он считает, что ему психология не нужна — слава Богу. Но есть вопросы душевного характера, в которых человеку трудно разобраться. Психология просто помогает. Как раньше говорили: философия — служанка богословия, тоже самое можно сказать о психологии, она помогает человеку разобраться с его проблемой, но лечить, исцелять эту проблему — это уже Божья благодать. Поэтому важна не только психология, но и правильное к ней отношение.

Я сам имею психологическое образование, закончил факультет психологии уже будучи монахом, я понимаю, что любая наука может быть как богоборческой, так может и помогать. Психология очень близко стоит к человеку как личности, поэтому она может помогать. Эти тренинги проводит у нас специалист. По сути своей это не тренинги для того, чтобы ты стал волонтером, скорее, это группы, которые помогают понять человеку: зачем ему нужно волонтерство и что он должен вынести из него. У нас есть правило: пока идет тренинг, он обязан ездить как волонтер — чтобы все познавать на практике, но когда тренинг прошел, он не обязан быть волонтером, дальше его свободный выбор. Мы даем возможность человеку бесплатно участвовать в тренингах — пожалуйста, разбирайся сам с собой, но если ты понял, что этим ты заниматься не можешь — вопросов нет. Можно сказать о том, что в психологии есть библиотерапия, трудотерапия — разные виды терапий, а у нас можно сказать что это «волонтеротерапия», человек пытается разобраться в себе и в своих жизненных коллизиях посредством волонтерства, отдавая себя, ущемляя свое эго. Многие люди и остаются волонтерами, и это говорит о том, что проект работает.

Нужно сказать о том, что церковная жизнь нам всегда показывает, что везде нужен порядок и обоснование. Наши догматические и канонические книги — мы держим их в строгом порядке, стараемся, чтобы вся наша жизнь в Церкви была упорядочена догматически как минимум, но когда дело доходит до добрых дел — тут начинается шапкозакидательство. Люди считают, что я делаю добрые дела — и этого с меня хватит. Но человек берется со рвением, и это быстро заканчивается. Поэтому нужно научное обоснование для социальной работы в православной церкви, это обоснование возможно только с помощью социологии и психологии. Этим мы также занимаемся, сейчас готовим книгу о волонтерстве.

— Но ведь обоснование социальной работы есть у других конфессий?

— Да, конечно, но не нужно забывать, что разная догматика дает разное мироощущение, а это накладывает свой отпечаток на социальную деятельность.

— Какое мироощущение социально работы у православных?

— В двух словах не скажешь. Но кратко: это стремление к тому, чтобы добрые дела не стали моей надстройкой, а стали моей природной потребностью. Что воспитывает волонтерство, в первую очередь? Ответственность. Сразу видно самому человеку, ответственный ты или нет. И если ответственности не было, то тут ты хочешь не хочешь, но нужно ездить и регулярно заниматься с детьми, нести ответственность. Мало ходить, нужно еще испытывать потребность в этом. Не так, что загорелся, принес бабушке хлеб и потух на многие годы. Чтобы это было внутренней потребностью, и человек не ставил себе памятники за это. Когда добрых дел много, мы перестаем замечать их и относимся к ним, как к само собой разумеющемуся. Нужно обращать внимание на то, какой позыв к добрым делам. Например, приходит человек и говорит, что готов волонтерить сутками, он считает, что он такой хороший человек. Но если внимательно присмотреться, можно увидеть, почему он это делает: он сейчас один, у него много времени, дома находиться не хочет, и единственный вариант — волонтерство. Дай ему отдельную квартиру — он не будет волонтером.

— Но все же это лучше, чем он будет проводить время в ночному клубе?

— Да, тут уже мы рассуждаем категориями — лучше и хуже. Можно спросить: а что лучше для Царствия Небесного. Ведь у мытаря Господь видел правильный позыв сердца. Если я делаю добрые дела, потому что мне делать больше нечего, какая разница, как я называю эти дела. На зоне заключенные тоже живут довольно таки целомудренно, но это не значит, что они живут благочестиво — они поставлены в такие условия. Господь нас всегда призывает воспитать себя так, чтобы добрые дела стали нашей потребностью, чтобы мы спать не могли, когда кому-то плохо. Когда у меня все хорошо, не значит, что я должен в своем мирке замкнуться. Поэтому человеку нужно осознавать, зачем он занимается волонтерством.

— Волонтеры должны расти как люди?

— Конечно, но у всех свой путь. Как мне подходят и говорят о том, что я горжусь от того, что езжу в детские дома. Я отвечаю, что, конечно, лучше сидеть дома и гордиться от того, что ты не гордишься, что не ездишь в детские дома. Человек по природе грешен, всегда есть моя гордыня, но я должен отдавать себе отчет, почему я это делаю, не обманывая себя. Я могу сказать, что помогаю по доброй душе бабушке, а у самого далеко мысль — а вдруг у бабушки родственников не окажется, квартира мне достанется, но я как христианин должен отдавать себе отчет в этих скверных мыслях. Если я этого не делаю, мне грош цена как волонтеру. Если я продолжаю это делать, не обращая внимания на эти мысли, и каюсь в этих мыслях — вот и мой рост.

— Где вы находите волонтеров?

— Из «молодежки», с помощью сайта, или просто кто-то стал волонтером и привел друга.

— А что такое «молодежка»?

— Можно сказать, что наш монастырь был начинателем этого явления — молодежных собраний-чаепитий. Наместник всегда много внимания уделяет молодежи. Он дает наглядный пример работы с молодежью. Приходит девушка, подстриженная налысо, она не церковная, только присматривается к Церкви, ну какие-то внутренние проблемы, протест, отец Иона увидел ее и говорит: «О, молодец! Теперь тебе в церкви можно без косынки стоять! По словам апостола». Девушка поняла, что несмотря на ее протест против мира и его стандартов, ее здесь принимают такой, какая она есть, вместе с ее протестом, принимают вместе с апостолом Павлом. Она понимает, что выпендриваться она может где угодно, но в церкви это не сработает, так как ее и такой примут, что бы она не делала. В этом и заключается главный принцип молодежки.

Я раньше расстраивался, когда была текучесть людей на «молодежке». А потом понял, это же хорошо, чем больше текучесть, тем больше людей проходит первую ступеньку церковности, потом они воцерковляются, уходят в другие храмы — не важно, главное, что идут. Я провел наблюдение — за полгода на молодежке сменилась 5/6 людей — почти полностью пришли новые молодые люди, а ходившие раньше пошли дальше. Здесь они проходят самые главные азы. Какие? Что человек видит, когда приходит в церковь? Он видит совершенно другую жизнь, противоречащую тому, что они видят в миру. Он понимает, что церковную жизнь переложить на мирскую невозможно, происходит сбой программы: как жить? По церковному или по-мирски? Любовь в церкви любовь в миру — большая разница. Родственники могут спекулировать на вере, говоря: вот там же написано «родителей почитай», вот значит и женись на той, которую мы укажем. Вот эти противоречия жизненные и церковные мы и пытаемся разрешить на молодежке. И сказать, что несмотря на то, что родители важны, но жить только вам самим, и самим нужно нести ответственность.

— А сколько человек ходит на «молодежку»?

— В среднем 200-250 человек каждый четверг.

— Вы так много рассказали о социальном служении, что складывается впечатление, что большую часть жизни в монастыре и составляет социалка...

— Монастырь — это отдельная духовная единица, отдельный организм, у которого есть руки и ноги. В монастыре каждый занимается своей деятельностью, у каждого своя ниша, я просто занимаюсь социальной работой — всего-навсего. Но это не означает, что весь монастырь работает на социальное служение. У монастыря главная задача — молиться, и мы молимся, проходят службы, но мы занимаемся еще и этим.

— В современно мире монашество совсем не понятно, мягко говоря, а другим, даже в церкви, кажется это ненужным придатком.

— Я здесь отвечаю словами священномученика Иллариона Троицкого, что нет двух идеалов христианства для монахов и для мирян — идеал единственный. Я знаю, что если я хочу себя посвятить одному делу, например социальному служению, и если бы я был в миру, я бы отвлекался от любимого дела, зарабатывая на пропитание как минимум. Нужно работать где-то. В миру также невозможно жить без жены, без семьи — это тяжело и порой не возможно — будут падения за падением. Поэтому как мне 24 часа в сутки пытаться жить по евангельским добродетелям, и еще выполнять семейные обязанности? Семья требует своего — было бы совсем тяжело.

— — Вы как монах считаете, что жизнь в семье — сложнее?

— Конечно. У меня был знакомый майор из уголовного розыска, был невероятный профессионал, он был не женат, и сама жизнь нам показывает — если хочешь быть профессионалом в каком-то деле — нужно от чего-то отказаться, невозможно на двух стульях усидеть...

— Но ведь у других получается?

— У других получается, только не у меня.

— Тогда миряне могут подумать, что они неполноценные христиане, если они не целиком отдают себя ближним.

— Неправильная логика. Я же не должен обижаться на водителя троллейбуса, за то, что он умеет водить троллейбус, а я нет. Потому что я занимаюсь другим делом. Вся жизнь социума состоит в том, что люди одних профессий помогают людям других профессий — и обижаться тут не на что. У каждого своя часть, но в целом мы один целый церковный организм.

— Главное чтобы это не было предметом гордости у монахов?

— Как я уже говорил, можно и не делать, и гордится, вот ты если находишься в каком-то статусе — здесь я не вижу поводов для гордости. Тот же водитель троллейбуса не может гордиться тем, что он умеет водить троллейбус — это его профессия, он специалист. Рука не должна обижаться на ногу, что она нога.

— Мы начали с монашеской жизни, к монашеской жизни и вернемся. Что сейчас может подвигнуть молодых людей пойти в монастырь?

— Не знаю...

—?

— Правда не знаю, у каждого свой путь.

— Ну неужели вы не хотите прорекламировать монастырь, что бы народ повалил?

— Нет.

— Почему?

— В фильме «Тот самый Мюнхгаузен», когда он хотел сделать 32 мая, кажется, он говорит, что зачем же терять минуты, то ему отвечают, а мне 31 платили жалованье — тогда будут платить на день позже. Тут также можно рассуждать — зачем оно нужно, если оно не нужно. У каждого свой путь. Задача не рекламировать монастырь, а задача в том, чтобы человек искал себя и свой собственный жизненный путь — с помощью учебы, работы, молитвы. Если это монашество — великолепно, если семья — тоже самое. Главное, чтобы человек не ошибся, не погнался за иллюзией. Если он пошел в семейную жизнь или в монастырь, то чтобы уже не отказывался от выбранного пути. Как говорится, взялся за плуг...

— Ну ведь всякое в жизни бывает, развелся или ушел из монастыря.

— Кто я такой, чтобы судить? Духовная жизнь всегда говорит, никогда не доверяй себе. Нужно говорить не о фиаско, нужно очень внимательно делать выбор, понимая, что от этого выбора зависит твое спасение. Право выбора и умение выбирать — вот вам основа для социальной деятельности. Умение правильно видеть жизнь, и правильно расставлять акценты, видеть жизнь целиком. Иллюзия откуда берутся? Все люди, как в изумрудном городе, надели очки и думают, что живут в изумруде и будут так жить вечно. Церковь и социальная деятельность эти очки снимают, показывая, что мир не идеальный, и у тебя не будет возможности потом твои ошибки исправить.

— Можно сказать что монашество — это социальная работа над собой?

— Можно так сказать. Монахи — люди, которые исключены из социума... Но вообще, если честно, о монашестве нужно говорить не со мной.

— Почему?

— Потому я в монашестве не так давно, 10 лет, что я знаю о монашестве? То, что я плохой монах — да, что я пытаюсь что-то сделать — да. Нужно говорить с людьми, которые больше прониклись этим, чем я. Я — монах по одежде, дай Бог, чтобы стал монахом по сути.

Беседовал Александр БОЙКО

www.risu.org.ua