Твой путь

Как я не смог написать рождественский рассказ

Я попытался вспомнить какую-либо рождественскую историю — про чудеса на Новый год и Рождество. Но в голову ничего не приходило. Были, конечно, изменения в моей жизни, и изменения к лучшему. Но они происходили как-то постепенно. И не были приурочены ко времени, когда за окном летят белые мухи, а на Крещатике ставят новогоднюю ёлку.

Я спросил у своей знакомой — человека верующего, знающего много и многим помогающего. Она привыкла делать добро круглый год и, несмотря на кучу историй, которые знает и постоянно рассказывает, не смогла припомнить что-то, связанное именно с Новым годом или Рождеством.

Итак, попытка притянуть за уши какую-нибудь житейскую историю с элементами чуда к периоду времени, когда на перекидном календаре январь сменяет декабрь, не удалась.

И тогда я подумал — а что даёт ощущение чуда в предновогодние дни? От чего на сердце бывает радостно и светло? Какая мысль греет душу, когда сядешь у замёрзшего окна и подумаешь — а как ты прожил этот год? Ты доволен?

И я понял, что лично меня утешает в скорбях и служит причиной радости, даёт повод веселиться. Чистая совесть. Или, по крайней мере, когда я думаю, что она чистая. Не безнадёжно чёрная, как головешка из костра.

Что мне приятно вспоминать из года ушедшего?

Я расскажу, почему я полюбил станцию метро Лыбидская. И о том, как я с одним знакомым не успел сделать доброе дело.

Как я не успел сделать доброе дело

Как-то я попал в отделение гематологии Киевской областной больницы. Пришлось купить бахилы из полиэтилена — 50 копеек пара. Без них в гематологию не пускают. Тем более — в детскую.

Тут, в игровой комнате, художник Катерина Сапожкова каждый четверг проводит уроки рисования с больными детьми. Лечат в этом отделении, занимающем последний, 7 этаж больничного корпуса, заболевания крови. Лейкозы. Здесь дети проходят химию. Отсюда получают направления на пересадку костного мозга. Потому что их костный мозг неспособен производить нормальную кровь. А производит бласты — раковые клетки.

Все коридоры отделения увешаны работами пациентов. Это красивые, оригинальные картины, несущие отпечаток своих творцов.

Когда я пришёл сюда, Катя сразу сказала, что им нужна мужская помощь. И стала перечислять накопившиеся проблемы больничного хозяйства. Это были поломанные ящики шкафа, стоящего в игровой, ободранные стулья, наполовину лишённые обивки, и — дверь в туалете, слетевшая с поломанных петель и стоящая в соседней комнате.

Ящики я в ближайшую субботу, как мог, починил. А вот дверь была мне одному не под силу. Она была большая, широкая и тяжёлая. Узенькие китайские петли не выдержали её тяжести и вылезли из прессованной древесины.

Необходим был капитальный ремонт — новые мощные петли и точный расчёт — как их установить, чтобы дверь закрывалась и служила долго. Я перебрал в памяти всех своих знакомых и вспомнил плотника Олега. Он работает в Ионинском монастыре. Мы познакомились, когда ездили вместе в детский дом под Киевом. Я позвонил Олегу и попросил помочь.

Он откликнулся, и мы пришли в полутёмный, такой безлюдный вечером, коридор гематологии. Вытащили дверь и примерили её к дверному проёму. Я придерживал, а Олег соображал, как лучше приспособить тяжёлую импортную дверь к надёжным украинским петлям.

В конце коридора стояла женщина. Она открыла окно — несмотря на свежий вечерний воздух — и смотрела на лежащий внизу залитый огнями ночной Киев.

У меня было хорошее настроение и хотелось общаться. «Классная погода», — сказал я громко. Женщина не ответила и не пошевелилась. Она ещё долго смотрела вниз. Потом прикрыла окно и прошла мимо нас в палату. Она плакала.

Мы с Олегом договорились встретиться на следующих выходных. Он купит петли на рынке. Работа естественно бесплатно.

Общаясь с Олегом, я чувствовал, что им, как и мной, двигало одно и то же чувство. Когда Катя сказала мне про дверь, я мог, в принципе, забыть об этом. Я ведь не плотник. Но, глядя на детей, потерявших волосы после бесчисленных химиотерапий, подключённых к этим изящным капельницам, которые день и ночь убивают организм в надежде, что больные клетки умрут раньше, чем здоровые — я чувствовал вину. Хотя если мыслить логически — я не виноват в том, что эти дети болеют. Что кто-то из этих юных художников умрёт, не дожив до следующего Рождества. Но когда мне сказали про дверь, я уже был рад, что я могу что-то сделать. Приглушить свою вину. Мне казалось, что Олег чувствовал то же самое.

Через три дня он позвонил мне и сказал, что петли куплены. Обошлись в два раза дешевле, чем ожидалось. И что в ближайшие выходные мы можем идти ставить дверь. Но на выходные я должен был ехать домой. Когда я вернулся в Киев, не мог уже Олег — его попросили приехать родители. В общем, мы встретились только через две недели. И сразу договорились починить злосчастную дверь.

Мы шли сквозь зимний ветер от метро Лукьяновская к больнице. За эти две недели сильно похолодало. Коридор был таким же тёмным. Где- то в манипуляционной горел свет. Где-то хныкал ребёнок. А дверь...Дверь стояла на месте. Кто-то прибил её — вогнал в трухлявый косяк ещё с десяток шурупов. Снова повесил на петли. И она закрывалась и открывалась, точно попадая в проём. Я несколько секунд молча смотрел на неё. Потом предложил сломать и сделать по новой.

- Ну, зачем же — спокойно сказал Олег. Сделано аккуратно. Ещё полгода прослужит. А то и год.

Он взял пакет, наполненный столярными инструментами, и мы пошли по домам. Потом мы как-то столкнулись с Катей Сапожковой у дверей в больницу.

- Я должна вам отдать деньги за петли, — сказал она.

— Не надо, — ответил я. — Это не мы их сделали. Какой-то родитель, наверное. Не успели сделать доброе дело. Опередили нас... — Мне стало смешно. Ей тоже. Мы посмеялись и разошлись.

Почему я люблю станцию метро Лыбидска

Почему я люблю станцию метро Лыбидская? В Киев несколько десятков станций метро. Многие из них имеют два, некоторые — три выхода. Если плохо знаешь местность — трудно угадать, куда идти. При выходе из вагона — направо или налево. В подземном переходе — в это ответвление или в то. Очень досадно, когда хочешь попасть на площадь — а выходишь на улицу за квартал от площади.

Станция Лыбидская — конечная на своей ветке. Её невозможно проспать. Невозможно, замечтавшись, проехать мимо, и потом, ругаясь, возвращаться на встречном поезде. Когда выходишь из вагона на Лыбидской, можно повернуть только направо. Никаких вариантов. Правда, потом, сойдя с эскалатора, попадаешь на развилку в подземном переходе. Здесь надо выбирать — направо или налево. Налево я всегда поворачивал, когда шёл к маршрутке, чтобы ехать с волонтёрами в детский дом. Там со временем у меня появилось много маленьких друзей.

А направо я поворачивал, чтобы попасть к автобусу номер 38 к — он везёт к Институту рака. Там, в изостудии, с детьми, болеющими раком, занимаются волонтёры, и я помогал им.

В жизни мне много раз приходилось выбирать, куда идти — направо или налево. Чаще всего я не угадывал и попадал не туда, куда мне было нужно. Иногда — делал правильный выбор. Но всегда присутствовал нелёгкий момент принятия решения и боязнь, что попадёшь не туда, что придется долго возвращаться и исправлять ошибки.

И как приятен после этого маршрут, которым едешь до конечной, выходишь из подземки и оказываешься в переходе, где, повернув налево — попадаешь в детский дом. Или, повернув в другую сторону, оказываешься в медицинском пансионате на Ломоносова — здесь я помогал какой-нибудь девочке или мальчику после операции раскрасить замок или сделать бумажного слона.

Путь, где больше не нужно выбирать. Где невозможно сделать ошибку. Где в конце пути в тысячный раз ощущаешь, что день прошёл не зря, что ты нужен. Неважно, куда ты пошёл — направо или налево.

Маршрут, как будто созданный в награду за долгие поиски, за отказ от других дорог — которые не твои.

***

Иногда твой путь приводит к результатам, которые в сто раз окупают затраченные усилия. Если это связано с любимым делом — ты реализуешь свои способности и радуешься, что не закопал талант, данный тебе Богом. Если это связано с помощью тем, кто в беде — ты получаешь от Бога благодарность — чувство, с которым ничто не может сравниться. И даже если ты долго собирался сделать дверь в больнице — и так и не сделал, потому что эту работу выполнил уже кто-то другой. Всё равно — ты же старался. Ты не спрятал эту просьбу, обращённую к тебе, в глубины своего хитрого и изворотливого сознания — ты откликнулся. Пусть ты ничего не сделал. Ну, так вышло. Не от тебя это зависело — ты сделал что мог. У тебя чистая совесть.

Можно смотреть во двор, где летят белые мухи, и чувствовать красоту зимы, города, мира. Попробуй, ощути это, если ты закроил от Бога частицу своих сил, которые ведь и так принадлежат Ему, а не тебе.

Александр Иваницкий