Священник Александр «Предложение»

Мы с матушкой частенько бываем в Троице-Сергиевой лавре, для нас это уже не паломничество, а считай домашнее дело. Особенно любит эти поездки моя дражайшая половина, порой мне кажется, она живёт ими. Поначалу я этого не замечал, а она обижалась: — Чтобы ты не говорил, но на самом деле ты меня не любишь. Только со временем мне удалось понять, что почему-то именно в такую ультимативную форму облекается ею требование ехать к преподобному. Конечно же, я уступаю, на ближайшее же свободное утро назначается поездка, и, вот, мы уже в пути.

После того, как приложишься к мощам преподобного, уходить не хочется, так и стоишь рядышком, затаившись в уголочке. Обращал внимание, что с правой стороны от раки с мощами находится металлическая дверь, одна створка которой пробита ядром, выпущенным из польской пушки во время осады в далёкие смутные времена. Видеть я её, естественно, видел, но никогда не интересовался, а куда она собственно ведёт. Замечал, что время от времени одна из створок открывается, и в неё изредка проходят редкие монахи, или служки в чёрных рабочих халатах.

Однажды стоим мы с матушкой возле этой самой двери. Вдруг она приоткрылась, из неё выглядывает молодой человек, и жестом приглашает нас пройти внутрь. Мы прошли, спустились по ступенькам вниз и остановились в изумлении. Оказывается, как спускаешься по лестнице, то по левой стороне в крошечном храмике находятся мощи преподобного Никона Радонежского, Сергиева ученика и строителя Троицкого храма. А в палатке напротив, несколько целых мощей троицких подвижников и множество частиц останков святителей, преподобных и мучеников.

Вот в который раз уже замечаю, как начинаешь прикладываться к святыням и молишься возле них, утрачивается ход времени, словно его там вовсе и нет. Людей впускают понемногу, видимо, чтобы мы не мешали друг другу и имели возможность подольше побыть в этом воздухе, пропитаться им, что ли. Уже несколько раз побывал я в этом месте, и всякий раз замечаю, что после того, как выходишь потом на улицу, кружится голова и поначалу даже трудно идти. Наше человеческое греховное начало не позволяет надолго задерживаться в этом месте и должно своевременно его покинуть. Уходишь, и понимаешь, что уходишь-то из рая, с чувством подобно тому, как наши прародители, однажды покинув подлинный Рай, не могли его позабыть и всякий раз плакали горько, вспоминая о содеянном грехе.

И вот, в первый же раз во время посещения Серапионовой палатки, я подошёл к иконе первомученика архидиакона Стефана. В икону вмонтирована часть его руки, кости лучевая и локтевая. От благоговения при встрече с такой святыней, я встал на колени и приложился к этим косточкам, чудом сохранившимся до наших дней. Приложился и реально, где-то в самых глубинах сознания, внезапно услышал вопрос: — А ты согласен стать мучеником?

Вопрос прозвучал так чётко, и неожиданно, что я растерялся... и ничего не ответил. Мучеником!? Как стать мучеником? Когда, завтра? Нет, завтра я никак не могу, мы завтра ждём своих детей из Москвы, уже и шашлык замариновали. Тьфу ты, — начинаю злиться на себя, — о чём это я, ну, причём здесь шашлык?

Мы ещё некоторое время оставались в палатке в окружении святых, читали под мощевиками известнейшие имена и прикладывались к частичкам. Но мыслями я постоянно возвращался к Стефану, а, уже уходя, снова подошёл к его образу и сказал: — Прости, я не могу так сразу. Мне нужно время подумать.

Возвращался домой в расстроенных чувствах: — Ну, вот, так всё испортить. Может тебя испытывали, а ты спасовал и струсил. Хотя, может ещё и не всё потеряно, и я таки, сумею реабилитироваться, ведь оговорил же я право на тайм аут.

Несколько дней после поездки чувствовалось, что в левой стороне груди у меня находится сердце, раньше я на него внимания не обращал, а сейчас ощутил. Но время шло, и сердце перестало болеть, а потом и само предложение стало забываться. Да и было ли оно на самом деле, скорее всего, так, почудилось. И я даже стал подсмеиваться над собой и своими мыслями. Правда, потом, когда мы ездили в лавру, я уже старался в Серапионову палатку не заходить.

Недалеко от нашего храма когда-то находилось имение одного известного купца мецената, а сейчас в этом месте построен дом отдыха. И по уже сложившейся традиции я в течение нескольких лет провожу встречи с отдыхающими. Сперва рассказываю им о храме, мы говорим о вере, о Боге, а потом уже и они приходят в церковь, продолжить общение и помолиться. Люди собираются со всей страны, хороший, думающий народ. Такая дружба порой завязываются, некоторые потом каждый год приезжают. — Не знаем уж куда и собираемся, в дом отдыха отдохнуть, или в вашем храме на службах постоять. Вот, после одной из таких встреч, смотрю, на выходе из зала поджидает меня человек с газетой в руках: — Батюшка, — обращается он ко мне, — я много читаю, телевизор смотрю, в том числе и православный канал. Так что мыслю в курсе того, о чём говорит патриарх. Он прав, приходишь в церковь, а на службе всё больше народ или пожилой, или средних лет. Молодёжи мало, батюшка. Предлагают разные способы как эту самую молодёжь в церковь привлечь, а толку от всех этих предложений мало. Я человек неработающий, время у меня есть, подумал, проанализировал и понял, как нам привлекать молодых. — И как же, — интересуюсь?

— Да очень просто, всего-то на всего, нужно перестать говорить им о мучениках. Ну, ты сам подумай, разве молодой человек ищет в жизни мучений? Ему в его возрасте мучения нужны? Ему радоваться хочется, любить, а мы им — мученик такой-то, да мученик такой-то, подражайте, мол, ребята. Вот и бегут они от нас. А их нужно заманивать именно тем, чего им хочется. Я здесь тебе одну газету принёс, интересная газетка. На вот, на досуге почитай. Может чего и пригодится.

Вечером дома открываю газету. На страницах многочисленные фотографии, и множество свидетельств улыбающихся людей, молодых и не очень. «Меня зовут Марианна, я была в полном поражении, а теперь, после прихода в церковь, я вышла замуж, Бог исцелил меня от многих болезней, я учусь в одном из самых престижных вузов». Или, «меня зовут Николай, в церкви я около года, мы были бедны, а теперь Бог дал нам квартиру в приличном доме и приличную зарплату». «Бог благословил моего зятя машиной „Газель“, сестра купила иномарку, а у меня полная победа во всех сферах». Люди фотографируются на фоне машин, и частных домов, женщины хорошо одеты, на одной дорогая шуба. Но больше всего мне понравились вот эти два свидетельства — «Господь исцелил меня от слепоты, туберкулёза, язвы желудка, болезни по-женски, исцелил мочевой пузырь. У меня перестали болеть ноги, и ещё, я молилась, чтобы Бог увеличил мою жилплощадь, и Он чудесным образом дал мне квартиру в Москве», и ещё одно, самое, как мне показалось, умилительное: «я молилась и Бог благословил меня трёхкамерным холодильником и стиральной машиной». И везде призывы, не ходите в традиционную церковь, вы там ничего не получите, идите к нам и Бог вас осыплет своими милостями. И растут числом у нас такие общины, да и как же им не расти, когда у них там холодильники и стиральные машины раздают, а всё мучение — так этот же холодильник на пятый этаж без лифта затащить.

На следующий день в храме подхожу к иконе мученика Вонифатия и спрашиваю: — Скажи, святой человек, вот чего тебе в жизни не хватало? Ты жил с хозяйкой своей Аглаей в роскоши и изобилии. Тебя послали за мощами мучеников, модно было их у себя иметь. Ну, взял и иди домой, так нет же, сам на плаху лёг. Зачем тебе это понадобилось? Уверовал, так и просил бы чего дельного: жилплощадь расширить, сестерций подкинуть, или, на худой конец, всё тот же трёхкамерный холодильник. Святой смотрел на меня, держа в одной руке крест, а второю выставленной ладонью вперёд, словно, пытался закрыть мне рот. Непонятно. Может, это дух времени так смещает ценностные приоритеты?

Вот, сосед мой и директор того же дома отдыха, Николай Петрович, золотой человек. Мы с ним как познакомились, он сразу же обрадовал меня своей православностью. — Батюшка, я из казаков, а казаки народ верующий, это вы сами знаете. За стол никогда без молитвы не садимся, и чтобы у себя на сходе общую чарку без батюшкиного благословения, да ни боже мой! Что бы без батюшки пить, да никогда. Смотришь на это открытое волевое лицо православного человека и действительно веришь, что без батюшки — никогда.

И потому не было предела моему изумлению, когда узнал, что в одном из корпусов дома отдыха с благословения нового директора открылся сексшоп.

Городочек у нас небольшой, шила в мешке не утаишь. И как я понимал Марь Иванну, бывшего бухгалтера, теперь на пенсии подрабатывающей сестрой хозяйкой, когда ей матери и уже бабушке во всех отношениях достойного семейства, пришлось набирать в столице ассортимент для нового магазина. Как, чуть ли не отворачиваясь, двумя пальчиками пересчитывала срамные игрушки для великовозрастных шалунов. — Мать, ты будь повнимательнее, не ошибайся, — говорил ей тамошний реализатор, вещицы денег стоят. Товар — то в накладной как именовать будем, как есть, или по ГОСТу? Бедная женщина, поначалу она всё боялась, как бы её не стошнило, но потом ничего, втянулась, перспектива остаться без работы показалось ещё страшнее.

Недоумеваю: — Николай Петрович, зачем тебе такой магазин? Ты же православный человек. — Батюшка, ты несколько не понимаешь особенности текущего момента. Да, мы все по большей части православные, кресты носим, но не молитвой единой жив человек. К вам в церковь люди ходят молиться, а к нам народ едет отдыхать. И мы обязаны идти навстречу пожеланиям клиентов. Страна в кризисе, батюшка, и чтобы выжить, нужно искать, как заработать. Что мы можем предложить народу? А народу после напряжённой работы нужно расслабиться. И как его расслабить без стриптиза? Тут мне на новый год культмассовый затейник подготовила программу. Пригласила каких-то чудаков с гармошками и балалайками, да ещё и ряженых, ну кому это сейчас интересно? Хорошо, что я решил всё заранее проверить. — Да ты что, — возмущаюсь, — с ума сошла? Люди за три дня такие деньги выкладывают, хотят полноценного отдыха, а ты им художественную самодеятельность подсовываешь?! Думать надо перспективно: сегодня клиентуру потеряем, завтра зубы на полку положим.

Короче, пока ещё не поздно езжай в Москву и заказывай стриптиз. Да проверь, чтобы всё было по-настоящему. Так она дверью хлопнула и ушла, мол, ей чувства её религиозные не позволяют. Все хотят быть чистенькими, и зарплату получать, а зарабатывать не хотят.

Ушла за две недели до нового года, наверно думала, что нам без неё не обойтись, а меня друзья выручили, и в последний момент таких замечательных ребят прислали. Молодцы, они нам двое суток народ зажигали. Ну, а раз оно так востребовано, мы и сексшоп у себя открыли. Но всё это временно, батюшка, как кризис закончится, так и каяться к тебе придём.

Осенью прошлого года мы с матушкой гостили у друзей в Черногории. Не знаю, может и есть на земле места красивее, но я не видел, хотя я, правда, кроме своей деревни, мало что и видел. Чарующее красотой море с водой прозрачной и совершенно необычной цветом. Побережье, пляжи, Которский фиорд. О горах можно наверно говорить часами, какие они там бывают, просто здесь скорее нужен поэт, а не сельский батюшка.

Море, обычно тихое и мирное, может и волноваться. Меняясь цветом, теряя прозрачность, и становясь шумным, оно ещё больше завораживает своим совершенством. И по всему побережью многочисленные скалистые острова, на которых кое — где приютились одинокие храмы. Мороженую треску я и раньше ел, но никогда не пробовал морскую рыбу, ещё два часа назад плававшую в воде. А южные овощи, жареные на огне, и козий сыр с местным оливковым маслом. Непередаваемо вкусно, красиво, и во всём этом ощущается праздник.

Ласковое тёплое море, горячая от солнца галька. Я вышел из воды и прижимаюсь спиной к тёплой скале. Смотрю на остров Святого Стефана и тоже не перестаю им любоваться. А потом делаю для себя неожиданное открытие: — Послушай ка, — обращаюсь к матушке, — а ведь этот остров и городок, в котором мы сейчас живём, ведь всё это названо в честь первомученика Стефана. Когда мы собирались сюда, то думали, что летим в Будву, а оказались именно здесь.

Перед моими глазами всплыл образ святого из Серапионовой палатки, и вместе с ним всё тот же вопрос, заданный несколько лет назад: — А ты согласен стать мучеником? Господи, помилуй, ну почему среди этого неземного блаженства, где радуется жизни, кажется каждая клеточка твоего тела, вновь напоминать о мученичестве, неужели со Христом нельзя как-то по-другому? Ведь человеческая жизнь бесценна уже сама по себе, по своему факту существования. Зачем же мы должны умирать, да ещё и по собственному согласию? Хорошо, допускаю, можно добровольно согласиться на мученичество где-нибудь после семидесяти, там уже так и так от болезней не жизнь, а мучения. Но сейчас, пока ещё тело способно творить и наслаждаться, кому всё это нужно? Тем более, в наше время, когда церковь перестала быть гонимой и живёт в покое, к чему эти крайности. Уже, возвращаясь, домой по дороге в аэропорт Тиват я прощался со всей окружающей меня красотой, и поймал себя на том, что думаю: — А почему отец Сергий, мой предшественник и последний настоятель нашего храма выбрал страдания? Он что, надеялся до последнего, что его минует чаша сия? Вряд ли. В те дни, он оставался уже последним из четырёх братьев священников, кто ещё был на свободе. Он знал, что двое его братьев замучены в лагерях, знал, что в Череповце арестовали, и скорее всего, расстреляли самого старшего из них. Знал, потому, что увозили и уже не выпускали многих из тех, кто служил в соседних с нами приходах.

Ему было проще, чем остальным, вдовец, дети выросли и разъехались. Вещички собрал, и поминай как звали, а он, нет, всё продолжал служить. Незадолго до ареста его помощник и диакон отец Николай прилюдно объявил об отречении от Христа, и тем спас свою жизнь. — Люди,- кричал со сцены отец Николай, — простите, что морочил вам головы столько лет, простите. Потом кто-то из ячейки большими ножницами обрезал ему бороду и, словно палач на плахе, поднял её вверх, предъявляя всему честному собранию. А отец Сергий не стал.

Говорят, что после войны наши деревенские видели отца Николая в Шуе, он уже был священником и носил крест. Бог милостив и прощает. Может наш настоятель был таким отчаянным человеком и ничего не боялся? Так ведь, нет, боялся, и очень боялся. Мне одна из наших прихожанок, в те годы ещё совсем молоденькая девушка, рассказывала, что всё никак понять не могла, от чего в окнах у батюшки часто на всю ночь остаётся гореть свет? Потом тихонько подкралась и заглянула, а он всё ходил и ходил по избе из угла в угол, одетый и готовый к приезду воронка.

А через два месяца после нашего возвращения из Черногории прозвучали выстрелы в отца Даниила. И его смерть всё расставила по своим местам.

Он бесконечно прав. Ведь тогда только оправдано существование множества наших храмов и воскресных школ, журналов, газет, издательств, иконописных мастерских, семинарий, академий и прочего огромного хозяйства, именуемого церковью, и только тогда она реально ею становится, когда среди множества нас найдётся хотя бы один, кто был бы способен пожертвовать всем самым для него дорогим, включая и собственную жизнь, и добровольно выйти на пистолет. Выбрать мученичество только по причине того, что главным в его жизни, и даже самой жизнью, стал для него Христос. Ни деньги, ни власть от имени Христа, ни уж тем более холодильник со стиральной машиной, а Сам Христос, страдающий от неразделённой любви к человеку. А любовь, как известно, жертвенна.

Я спешил в лавру, мне не терпелось закончить разговор, начатый несколько лет назад в Серапионовой палатке возле иконы первомученика. — Отче, Стефане, я согласен, если у Него больше нет, тех, кто готов до конца, то я согласен.

Потом долго стоял возле образа и ждал, только ответа так и не дождался. Видимо дважды такие предложения не повторяются.

www.donor.org.ua